Что сразу же бросается в глаза при попытке сравнить традиции двух стран в этой сфере? Прежде всего, некая неравноправность. Причем одновременно в имидже и во времени. В самом деле, американская демократическая политическая система является, в основном, кстати, благодаря усилиям самих американцев, в определенном смысле, эталоном для других стран. Российская – критикуется даже внутри страны. Неравноправие во времени также налицо: политсистема США появилась в 1787 году, Российской Федерации – в 1991.

Напрашивается вопрос: как вообще можно проводить параллели?

Ответ: можно, если мы поймем, что политическая система, и, тем более, политические традиции нашей страны появились отнюдь не двадцать лет назад, а намного раньше. Российские политические традиции находятся под влиянием советского периода, времен Российской Империи, эпохи Московского государства, Древней Руси и даже византийского политического опыта. Разумеется, чем ближе тот или иной период истории России к нашим дням, тем сильней и явственней ощущается его наследие. Однако стоит рассмотреть подробней воздействие этих периодов и сравнить их с американской политической традицией. Стоит сразу же отметить своеобразную раздробленность российской политической традиции, как бы разделенной между этими историческими эпохами, иногда сменявшими другу друга революционным путем. У американцев же был только один такой водораздел – Гражданская война.

Однако вернемся к пяти периодам нашей родной традиции. Что дал России византийский опыт? Его не надо преувеличивать, но также наивно думать, что, при таком колоссальном культурно-религиозном влиянии, ни одна политическая черта не перейдет к государству-реципиенту. В данном случае таким культурным реципиентом была именно Киевская Русь, и если она и взяла что-то существенное от Второго Рима, так это имперский код. Именно его, а вовсе не «византийскую» науку интриговать, известную всем мало-мальски состоявшимся политическим образованиям, мы взяли от Константинополя. Причем под кодом в данном случае понимается определенный образец политического мышления. В нашем случае речь идет о том, как государственное образование экспансионистского типа приобретает устойчиво выраженную идеологию, во-первых, провозглашающую священным само это образование, а во-вторых, объединяющую его подданных в некую новую идентичность.

Важную роль сыграл и собственно древнерусский государственнический опыт. Ведь экспансионизм – это та черта, которая приобретает огромное значение без всякого византийского влияния – она изначально присуща древнерусскому государству, активно расширяющему свои границы.

Говоря об имперской идентичности надо сказать, что Киевская Русь до конца ее не сформировала, равно как и обожествляющая идеология лишь коснулась умов древнерусской феодальной элиты. Зато вот в Московский период и православная мессианская идеология, и придание правящей власти священного статуса проявились, что называется, на полную катушку. Добавьте к этому знакомство с восточной деспотией в лице Золотой Орды, а также постепенный закат посадского демократизма, и мы получим важную черту нашей политической традиции – монархическое самодержавие. Причем именно самодержавие, а не абсолютизм, ведь основы русской неограниченной монархии всегда были,  в первую очередь, религиозными, а не правовыми.

Однако не будем вдаваться  в подробности, уводящие нас от основной темы статьи, и взглянем вперед: на очереди у нас Петербургский период – Российская Империя. В это время российская политическая традиция испытывает сильное воздействие западных идей. Но что же мы видим? Эти традиции намного больше касаются формы государственной власти, а не ее содержания. Все тот же монархизм, все тот же имперский код. Да, ослабевают его религиозные основы, хотя все российские императоры по-прежнему принимают Православие, да, становится иным этнический состав высшей элиты, в которой все чаще мелькают вестфальские и голштинские фамилии, но единовластие никуда не исчезает. Хотя оно начинает подтачиваться революционными идеями. Но вот что удивительно, приходят к власти революционеры, сметают, казалось бы, руками самого народа России все его прошлое, создают новый мир, но! Единовластие, мессианизм и имперский код только крепнут! Культ Ленина, культ Сталина, коммунистическая идея, мощная экспансионистская Красная Империя – все то же, что и прежде. Да, идеологическая начинка другая. Но черты политической традиции те же. Не зря проводят параллели между Сталиным и Иваном Грозным, им же и Петром Первым. «Оппозиционная» роль России в мире сохраняется, естественно, остаются теми же и масштабы страны и стоящие перед ней задачи, а, значит, сохраняется и тип политического руководства.

Но вот наступает перестройка! Руководство России больше не хочет быть оппозицией мировому порядку, причем ни в какой форме – оно собирается стать его частью. Происходит прививка либеральных демократических ценностей (кстати, к тому времени уже очень американских по своей сути). Фразеология правящей элиты меняется до неузнаваемости. Причем определенная советская реставрация 2000-2008 годов вовсе не отменяет эту демократическую фразеологию. Зададим себе вопрос: а сильно ли изменили все эти исторические трансформации мышление нашей элиты? Мессианизм исчез точно, его нет сейчас в политике Кремля. Имперский тип мышления поубавил в весе, но все же остался: представление о России как о великой державе со своей исторической сферой влиянии налицо, ну а тенденция к персонализации власти, положенная столетиями самодержавного единовластия, не подточена даже дуумвиратом Путина и Медведева. В общем, историческая преемственность все же есть.

Таким образом, российская политическая  традиция, несмотря на всю ее кажущуюся молодость, не только имеет многовековую историю, но и сохраняет значительную часть своих фундаментальных основ. К ним можно относиться с диаметрально противоположных точек зрения, по-разному оценивать их адекватность современному обществу, но отрицать наличие данного, по сути своей авторитарного, типа политической традиции бессмысленно.  Стоит обратить внимание, что в число основных черт не входит внутриэлитарная борьба кланов, присущая в той или иной форме любой политической системе, и коррупция, являющаяся не традицией российской политсистемы, а перманентным побочным продуктом ее развития.

Но что же с Америкой? В чем ее сходства и различия с политической традицией нашей страны?

Не надо долго думать, чтобы понять, что мессианизм и имперский код – это именно то, что делает наши политические традиции ближе. С самого начала своего существования Соединенные Штаты и их политическая элита руководствовались мессианской идеей истинно верной формы устройства общества и мыслили при ее распространении весьма экспансионистски. «Мы несем единственно правильную идею и распространяем ее все шире и шире» – под этими словами могли бы подписаться Александр Гамильтон и Джон О’Салливан, Альберт Беверидж и Теодор Рузвельт, Генри Люс и Рональд Рейган, Джон Кеннеди и Уолтер Мид. Эти и многие другие политические и общественные деятели представляли Америку как избранную страну, перед которой стоит задача изменения «неправильного» мира по «правильному» американскому образцу. Из этой предпосылки формировалась и внешняя политика страны, особенно в XX веке. Неправда ли, схожесть с российской (а особенно советской) политической традицией налицо? Прибавьте к этому огромные размеры обеих стран, задающие масштаб стратегического мышления, и Вы сможете понять, что между политическими традициями России и США существуют не только различия.

Но, конечно, забывать о том, что указанные сходства являются структурными, а не содержательными нельзя. Все-таки различие между православным или коммунистическим мессианизмом и мессианизмом протестантским или либеральным катастрофически велико. Но и то, и другое – мессианизм. И это важно помнить, особенно, когда мы говорим в таком стиле, что, мол, Россия уже не преграда для США. Важно понимать, что, в независимости от нашего личного отношения к какой-либо мессианской идее, есть только одна страна, которая потенциально может составить Америке конкуренцию на этом поле. И если в руководстве США есть стратегически мыслящие люди, то они обязаны это учитывать. А значит, это должны учитывать и мы.

Возвращаясь же к указанным трем фундаментальным основам российской политической традиции, заметим, что в вопросе монархизма (единовластия и персонализации власти) такого же сходства, как в первых двух основах, конечно же, нет. Есть, правда, американская политическая и общественная традиция первенства и лидерства, но ее исторические истоки не в религиозном сознании (пуританизм формировал скорее суровые, но демократичные, коллективные системы). Ее истоки в американском индивидуализме и стремлении к максимально эффективной  самореализации. Американская самореализация зиждется на идее свободы и успеха, которая, с точки зрения других цивилизаций, особенно тех, где сильны религиозные корни, безусловно, разрушительна. При всей секуляризации и либерализации российского общества такой степени индивидуализма в культурном и политическом дискурсе у нас нет, и вряд ли когда-нибудь будет. Поэтому и политическая система в США является намного более конкурентной и, в целом, открытой. В то время как конкуренция в достаточно клановой российской политической элите является чертой менее выраженной, и проистекает в намного более закрытой форме. При этом необходимо избежать крайностей и не говорить о том, что в США транспарентен каждый шаг политического деятеля, а в России никто ни с кем не борется и царит сплошная «брежневская стабильность». Кроме того, бюрократическая форма организации государственного аппарата сглаживает практически любые политические различия. Однако общая тенденция налицо.

Итого, в рамках данной, весьма и весьма краткой и обзорной статьи, мы получаем следующий вывод: те черты политсистем и политических традиций России и США, что заложены духовными и геополитическими основами существования стран, очень схожи по своей структуре (при разности содержания). Те же черты, что происходят от форм самоорганиазции политического класса – почти диаметрально различны. Итого, мы получаем две политические традиции, которые стремятся к схожей роли в мире или его макрорегионах, но при этом роль эту исполняют в совершено разном стиле. Тем самым, конкуренция между Россией и США заложена самой историей. И чем больше вероятность того, что у российского политического класса в обозримой исторической перспективе появится мессианская или хотя бы национальная идея, тем выше будет градус и географический размах конкуренции двух великих держав. И это вовсе не та конкуренция, которой нам нужно бояться. Потому что именно так Россия может вернуть утраченные позиции.